Мы подошли к Причалу 57, и я провел зуммер на одно из последних мест, после чего мы присоединились к сидевшим в баре. Там были и Аманда, и Джон с Рэем; они радостно нас приветствовали. При этом Аманда сначала вздрогнула, а потом понимающе улыбнулась, когда поняла, что мы приехали вместе. Мне было приятно вызвать у нее это удивление, ведь никому не нравится, когда тебя бросают. Но мы оставались друзьями, и я улыбнулся ей в ответ, довольный тем, что мои друзья увидели в нас с Джоджо пару. Инки метался за барной стойкой, и облака над Хобокеном окрашивались в розовые оттенки, а над разливающимся по реке солнцем – в золотые. Вода там поднималась – как и мое настроение.

Выпив немного, мы все перебрались в ресторан на крыше, где стали ужинать над водой сначала в сумерках, потом в темноте. Трио музыкантов, раскрасневшихся и учащенно дышащих, играло в углу на флейтах «Аппассионату» Бетховена. Стояла теплая для ноября погода, было даже немного душно, а приготовленные на пару́ моллюски и мидии, вытащенные прямо из фильтрующих клеток, что находились под нами, имели превосходный вкус, как и миксы от Инки, которые мы принесли к столу с собой. Всем было весело, но мне все казалось немного иным. Джоджо болтала с Амандой на дальней стороне стола, и, конечно, Аманде это нравилось; однако они не были подругами, и я ощущал слабый холодок, исходивший от Джоджо, но не мог показать, что чувствую его, по крайней мере на виду у других. Поэтому я просто обсуждал с Джоном события завершившейся недели, и мы сошлись с ним в том, что сейчас ситуация должна была набрать обороты, после того как в должность вступил новый генеральный прокурор штата – как говорили, настоящий шериф, хотя мы оба в этом сомневались.

– Они все довольно посредственны, – проговорил Джон, на что я кивнул. – Если занимаешься не созданием ценности, а ее разрушением, то рано или поздно имеешь другой тип личности. Не такой ужасный, как у тех, кто работает в рейтинговых агентствах, но все равно так себе.

– Но этот работал в финансах, – ответил я. – Посмотрим, не окажется ли он чуть сообразительнее. Или жестче.

– Сообразительный и жесткий – вот это было бы страшное сочетание.

– Это точно, но такие у нас уже были. И караван все равно идет.

– Верно.

Когда все блюда, наконец, были съедены, а напитки выпиты, мы с Джоджо, как и прежде, оказались на порядок трезвее остальных. Звезды над головой выглядели размытыми и будто бы плыли, но только из-за легкого тумана, поднимавшегося над рекой, а не из-за наших проблем с восприятием. Остальным же, судя по их звонкому смеху, должно быть, виделась сама «Звездная ночь» Ван Гога.

Я расплатился по счету. Мы спустились по дорожке к пристани, залезли на «клопа», вышли в реку. Звезды отражались в черной воде, разливавшейся под нами. Боже, боже, у меня горело лицо, мерзли ноги, пальцы чуть дрожали. В слабом освещении кабины Джоджо напоминала Ингрид Бергман. В тот раз она испытывала мощный оргазм от моих прикосновений, прямо здесь, в кабине, и от одного этого воспоминания я затрепетал и почувствовал начало эрекции.

– Хочешь выпить?

– Ой, нет, не думаю. Если честно, сегодня я чувствую себя немного разбитой, сама не знаю почему. Ты не расстроишься, если мы просто повернем и поедем поскорее домой?

– Ты не хочешь здесь поплавать? Мы могли бы пройти вдоль острова Говернорс и выйти на той стороне.

– Нет, не думаю.

– Да ты меня шортишь! – выпалил я.

Она посмотрела на меня так, будто я сказал что-то очень глупое. Или будто почувствовала ко мне жалость. Вдруг я понял, что не знал ее достаточно хорошо, чтобы иметь представление о том, что означал этот взгляд и что она вообще думала.

– Прости, я не хотел так шутить, – ответил я, опять-таки не намереваясь этого говорить, не подумав заранее.

– Я знаю, – сказала она слегка напряженно. И пристально уставилась на меня. – Ну, – продолжила она, стараясь, чтобы это звучало мягко, – все подстраховываются, так?

– Нет! – воскликнул я. – Довольно этого!

Она пожала плечами, словно говоря: «Если ты так этого хочешь».

– Так и?..

– Так, но… – Я не знал, что сказать. Но нужно было что-то ответить. – Но ты мне нравишься!

Она снова пожала плечами, будто говоря: «И что?» И я понял, что не имел ни малейшего понятия, какая она на самом деле.

Я повернул «клопа» в направлении берега. Несколько зданий впереди по курсу были освещены, из-за чего Вест-Виллидж походил на рот, потерявший слишком много зубов.

– Нет, хватит, – заявил вдруг я, опять удивляя сам себя. – Рассказывай, в чем дело.

Она снова пожала плечами. Я подумал, она ничего больше не скажет, и у меня внутри уже все упало, но она ответила:

– Не знаю, мне кажется, у нас не очень получается. То есть ты милый парень, но типа старомодный, понимаешь? Торговля, торговля, торговля, немного полуслучайного спуфинга, надежда сыграть на понижение… то есть все про деньги.

Я обдумал ее слова.

– Мы же оба работаем с финансами, – указал я. – Поэтому все и про деньги.

– Но деньги же могут относиться к чему-то. В смысле, с их помощью можно что-то делать.

– Мы работаем на хедж-фонды, – напомнил я. – На людей, которые достаточно богаты, чтобы позволить себе нанимать специалистов, которые принесут им более высокую доходность на их вложения. Вот что мы делаем.

– Да, но один из способов получить для них наивысший доход – это вложить венчурный капитал, инвестировать во что-нибудь хорошее. Ты влияешь на жизнь людей, улучшаешь ее для них и все равно получаешь доход для клиентов.

– И бонусы для себя.

– Да, конечно. Но дело ведь не только в бонусах. Это еще вложение в реальную экономику, в реальное дело. Делать реальные вещи.

– Так вот что ты делаешь? – спросил я.

Она кивнула в темноте. Каждый хедж-фонд оберегал свои методы, и она тоже присягала их не разглашать. Все конкурентные преимущества между фондами брали начало в фирменном миксе стратегий, которые обычно устанавливались основателем фонда, как главным гением, а потом его ближайшими советниками. Что в «Эльдорадо» занимались такими неопределенными и неликвиквидными вещами, как венчурный капитал, ей, пожалуй, не стоило рассказывать, как и о любой из составляющих их микса вообще. Но она мне рассказала, прежде всего чтобы объяснить, почему она так охладела ко мне. И от этой мысли я все еще чувствовал холодок на коже. Я посмотрел на нее и понял: мне хотелось, очень сильно хотелось, чтобы все сложилось именно с ней. Не так, как было с Амандой и большинством остальных. Черт! Я сделал глупость – доверился внутреннему чувству вместо трезвого анализа. Опять.

– Что ж, это интересно. Я об этом еще подумаю, – проговорил я. – И я надеюсь, ты еще со мной будешь ужинать где-нибудь, время от времени. Пусть даже только в Мете, – добавил я отчаянно, когда она отвернулась. – Я имею в виду, раз уж ты рядом живешь. Ну, может быть, чтобы не есть дома.